Молчание между тем затягивалось, и Юраю нестерпимо захотелось разорвать эту тишину, а заодно проверить, способен ли он еще вообще разговаривать. И, с трудом напрягая еще не вполне послушные губы, преодолевая сухость во рту — даже не его преподобие тайный советник, но давешний деревенский алхимик просто и незатейливо заговорил о том, что его в данный момент волновало больше всего.
— Так-так, господин хороший… Сдается мне, что всё самое интересное я пропустил. Но к обеду-то, надеюсь, не опоздал? Или хотя бы к ужину? А то уж больно кушать хочется!
* * *
— Прошу вас, Юрай, угощайтесь на здоровье! Особенно уху рекомендую. Отменная ушица, архиерейская. Ручаюсь, у вас в Энграме такой не испробуешь — рыбёшка в Мейвене больно мелковата, не в обиду вам будь сказано.
Для исцелившегося энграмского гостя это был уже третий ужин за столом верховного мага Белозерья, но он все никак не мог остановиться и усердно поглощал пищу, почитай, что за троих. То ли утрата сил при сумасшедшем телепорте так на него повлияла, то ли сказались долгие дни голодания, пока он пребывал в беспамятстве. Но скорее всего, виной всему была могучая сила убеждения хозяина, хлебосольство которого ничуть не уступало его магическому дару — а уж на недостаток колдовской силы Всесвяту жаловаться, судя по всему, не приходилось.
— Ну конечно же, Светлейший, ваши царские сомы знамениты по всему Кругу Земель, спорить не стану, — смиренно согласился Юрай, зажевывая ломтем свежеиспеченного каравая очередную ложку пряного и пахучего варева. — Но ведь их, насколько мне известно, регулярно доставляют ко двору каждого из властителей. Так что же мешает приготовить точно такую же уху, допустим, на императорской кухне владыки Тао-Ци? Или подать к столу короля Франсиско? И отчего она так странно называется, если уж на то пошло — архиерейская?
Вообще говоря, Юрая занимали сейчас совершенно иные заботы. За время, прошедшее после пробуждения, он уже успел в общих чертах освоиться со своим нынешним положением. Хотя от рассказов Зборовского о том, что же именно случилось с ними после чародейского бегства от разбойников на большой малоросской дороге, голова пухла и шла кругом. Попасть на брега Бела Озера, да еще и в гости к самому Всесвяту, да еще и при помощи Высшей Сущности, тщательно спрятанной — по словам барона — под личиной разбитной девахи! Да уж, дружбан Славко такому бы даже после второй бутыли самогонки у «Бурого медведя» ни в жизнь не поверил.
Юрай осторожно скосил глаз на веселую круглолицую Таньку, которая сидела на супротивной от него стороне стола и оживленно переговаривалась о чем-то вполголоса с Владисветом. Ничего необычного, магического и уж тем более сверхъестественного заподозрить в ней было сейчас невозможно: девица как девица, даже и не то чтобы красавица. Интересными были, впрочем, те взгляды, которыми они обменивались с бароном. Мелькала в глазах у обоих какая-то потаеннная лукавинка, неуловимый оттенок интимости, прячущийся под дружеской подколкой… Из чего само собой возникало подозрение, что Зборовский был не до конца откровенен в своем рассказе и что эту сладкую парочку связывает еще кое-что, помимо исцеления незадачливого мага, изрядно пострадавшего от собственной неумелой волшбы.
«Любопытно, конечно, но у меня сейчас хватает и собственных проблем, над которыми стоит ломать голову. Как вернуть магические способности, например, и возможно ли это вообще? Если нет — то есть ли вообще хоть какой-нибудь смысл продолжать наше путешествие? А если да — то как, и что для этого надо делать? Прежнее кольцо хоть слабенькое было, но моё, а что теперь?»
В голове Юрая роилось и жужжало сейчас еще множество вопросов, но ответ на них мог дать, похоже, один лишь только Всесвят, который между тем упоенно расписывал достоинства и уникальность белозерской национальной кухни. И, следовательно, сейчас надо было старательно поддерживать светскую беседу и караулить подходящий момент, чтобы эти вопросы ему задать.
— Так вы говорите, Светлейший, первыми стали готовить такую уху ваши монахи, для патриаршей трапезы в День прославления Армана? И сам Рыгор Блаженный в незапамятные времена утвердил сей рецепт, признав его боговдохновенность?
— Именно так, ваше преподобие! — Произнося титул собеседника, Всесвят иронически усмехнулся. Уж ему-то нарочитость и неискренность этого звания были очевидны. — Но в чем здесь соль, милейший? А в том, что самый первый отвар делается вообще не с рыбой, а с курицей, олицетворяющей нас с вами, тварей божьих. Зато в третий, заключительный отвар кладется уже не просто рыба, а рыба самая что ни на есть царская, хозяин вод Бела Озера — наш чудо-сом. И знаменует он силу и благословение Армана. Но вся особинка — во взваре втором, что соединяет и укрепляет эту уху словом и духом Тинктара… Для него-то, для второго взвара, и потребна разнорыбица особая, та, что нигде, помимо Белозерья, не водится, но с другой стороны — недорогая, и везти ее за тридевять земель ни один купец не станет: уклейка, например, ежеванка, или чехвец. Вы, поди, и названий таких не слыхали?
— Ваша правда, Светлейший. Если бы там окунь или плотва — это понятно, даже ёрш у нас встречается. Но вот эти ваши наклейки и ухватки…
— Уклейка, дорогой мой! Уклейка и чехвец. Но что-то вы кушать перестали. Испугал я вас фирменным рецептом?
— Да нет, Арман упаси. Просто, безмерно ценя ваше гостеприимство и отдавая должное великолепию белозерской кухни, я вынужден с огорчением признать, что естественная вместимость моего желудка имеет свои пределы. А увеличить ее магическим путем я в данный момент не способен — по причинам, от меня не зависящим и, к тому же, самому мне не вполне понятным.
«Ты полюбуйся, как завернул-то! Уместно, велеречиво, и плавно подводя к своим проблемам, — горделиво отметил про себя Зборовский по ту сторону стола. — Сразу видно, моя школа!»
— Не торопите меня, Юрай, не торопите! Вижу и понимаю беспокойство ваше, и вопросы, что вас ныне занимают. Но разговор нам предстоит большой, долгий. Так что, если вы насытились — давайте перейдем в малую гостиную и уж там-то, за чайком, обо всем обстоятельно и побеседуем, — Всесвят перевел взгляд на сватью. — Танюш, ты распорядишься?
20. Файв-о-клок
В гостиной ароматно благоухало чаем.
Этот изысканный чжэнгойский напиток, отличавшийся терпким запахом и слегка горьковатым привкусом, стоил несколько дешевле кофия. Но, в отличие от него, чай обычно не пользовался популярностью ни среди высшей знати, ни у старших магов. Те, как раз, предпочитали взбадривать себя «черной кровью Шахвара» — они, да еще всякого рода богачи: купцы первой гильдии, крупные ростовщики и вообще любой, кто хотел бы покрасоваться своим богатством на людях. Зато пристрастие к желтовато-оранжевой «драконьей слезе» считалось признаком натур утонченных, близких к театру, музыке, врачеванию. Ну и еще, пожалуй, к богословию. Поэтому Энцилия нисколько не удивилась тому, что именно запахом чая встретила ее изящная дамская гостиная маркизы Орсини.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});